Социальный мир человека в эпоху виртуальных социальных сетей
Марарица Л.В., Титов С.М.

Аннотация

Виртуальные социальные сети – неотъемлемая часть современного информационного общества. Влияния этой технологии на социальную жизнь личности еще предстоит оценить. Задача нашей работы – обзор исследований феноменов виртуального общения с целью анализа его влияния на структуру и качество персональных контактов, возможностей, которые социальные сети открывают перед личностью. Впервые на русском языке описан феномен социального почерка – наличия, с одной стороны, инвариантов в социальном окружении человека, а с другой – устойчивости индивидуального паттерна социальных связей. Рассмотрены результаты последних исследований, в которых показано, что социально-когнитивные ограничения человека работают и в виртуальной реальности.

Ключевые слова: социальная психология виртуального общения, социальные сети, структура социального окружения, социальный почерк личности.

Интернет-технологии стремительно трансформируют социальный мир человека, причем оценить последствия этих изменений зачастую сложно. В информационном обществе многие социальные явления получают своего «виртуального двойника», свойства которого нельзя вывести напрямую из существующего в реальности прототипа. Появление сайтов, позволяющих пользователям поддерживать контакты в виртуальной среде, – виртуальных социальных сетей (social networking sites, SNS), стало одним из значимых явлений социальной жизни и привело к небывалому всплеску онлайн общения [1]. Все социальные сети имеют общие черты: они предлагают виртуальную платформу для самопрезентации, представления своих контактов, эго-сети (сеть персональных контактов, центром которой выступает конкретный человек), установления и поддержания связей с другими людьми. В последние пять лет мировая сеть Facebook по количеству обращений превосходит даже поисковые системы, что может говорить о высокой востребованности социальных сетей [2].

В общественных науках накоплен определенный опыт анализа социальной жизни человека, но насколько взаимодействие в виртуальной социальной сети может быть описано при помощи существующего понятийного аппарата, каков статус этого взаимодействия, отражает ли оно реальность или порождает что-то качественно новое – вот актуальные предметы фундаментальных исследований. Количество публикаций по тематике виртуальных социальных сетей в поле психологических наук в период с 2012 по 2015 г. удвоилось (согласно базам данных SCOPUS и eLIBRARY.RU). Умение пользоваться виртуальными социальными сетями давно уже стало компонентом «сетевого интеллекта» личности, служащего условием успеха в современном информационном обществе [3]. В настоящей статье мы предприняли попытку обобщить информацию о тех феноменах и моделях, которые помогают оценить влияние виртуальных социальных сетей на качественные и количественные характеристики социального окружения личности, и найти систему координат для описания и обоснования возможностей или ограничений виртуального общения. Основная цель анализа – ответить на вопрос о том, какие изменения в эго-сети человека создает появление виртуального окружения.

Почему предполагается, что технологии интернет-общения, в особенности виртуальные социальные сети, потенциально могут сказываться на характере социальных отношений? Дело в том, что эти технологии снижают коммуникативные издержки (например, позволяют выбирать удобный формат общения) и дают возможность конструировать сетевую идентичность, управлять самопрезентацией [4, 5]. Для оценки социальных последствий и эффектов вовлеченности личности в виртуальные социальные сети чаще всего используют показатели, используемые в концепции социального капитала [6].

С нашей точки зрения, условно можно выделить три поколения исследований, отличающихся друг от друга исследовательскими вопросами, методическими особенностями и понятийным аппаратом. В первых работах в области психологии онлайн-общения чаще всего проверялась гипотеза «замещения времени» (time displacement hypothesis). Она основана на концепции Р. Патнема, согласно которой использование массмедиа отвлекает от социальной активности, снижает гражданскую вовлеченность и участие, социальный капитал на уровне общества [7]. Эта гипотеза проверялась на индивидуальном уровне и до сих пор превалирует в отечественной психологии [8]. Анализ исследований последних 10 лет свидетельствует, что она не подтверждается, если активность в социальной сети изучается дифференцированно. Результаты говорят в пользу гипотезы «обогащения социально богатых» (rich get richer) и опровергают идею компенсации недостатка социальной компетенции (poor get richer) [2]. Эти исследования можно отнести к первому поколению, главными особенностями которого являются: опора на результаты кросс-секционных исследований, использование разных самооценочных методик с неподтвержденной валидностью, затрудняющих обобщение и сравнение результатов исследований, попытка дать принципиальный ответ сначала о вреде и угрозах, а затем и о пользе общения в интернете для личности. К настоящему времени получены данные о том, что контактность, социальная активность и вовлеченность в реальное взаимодействие положительно связаны с включенностью в интернет-практики общения [9]. Несмотря на то, что целью этих исследований был поиск связи между личностными особенностями и характером общения в интернете, они в целом доказали соответствие между реальными и виртуальными паттернами социального поведения человека.

Переход к исследованиям второго поколения произошел благодаря отказу от имплицитного предположения о том, что все люди используют социальные сети одинаково и что последствия пребывания в сети идентичны для всех [10, 11]. Методическая особенность этих исследований – использование объективных данных – технических записей («логов») действий пользователей с сайтов социальных сетей [10]. Это позволяет получить более точную картину влияния социальных сетей на социальную жизнь личности. Подробное изучение онлайн-поведения стало возможным благодаря объективным данным об универсальных действиях пользователей виртуальных социальных сетей.

Приведем общепринятую классификацию таких действий: 1 – общение с «друзьями» посредством личных сообщений, комментариев, отметок «нравится», которые поддерживают отношения, показывают их значимость для личности; как правило, такого рода общение называется «направленной коммуникацией» (direct communication); 2 – социальный мониторинг, т.е. отслеживание новостей о жизни других людей (passive consumption of social news); 3 – написание постов, доступных для всех подписчиков/друзей, общение со всеми участниками сети (broadcasting) [10]. Направленная коммуникация не только сигнализирует об актуальности отношений, но и позволяет людям делиться событиями и эмоциями, наращивая доверие и близость отношений [12]. В ряде исследований показано, что эффект усиления близости происходит при направленной коммуникации, личном общении в сети и распространяется на слабые (характеризующиеся низкой эмоциональной близостью и частотой контактов) приобретенные связи [13]. Ненаправленная коммуникация (2-й и 3-й тип действий) полезна тем, что помогает найти темы для общения, точки соприкосновения, поводы для сближения [14]. Кроме того, некоторые практики общения в социальной сети (в частности, социальный мониторинг) оказываются полезнее с точки зрения развития контактов (слабых связей) для тех, кто имеет невысокие показатели социальной компетентности [10].

Результаты подобных исследований свидетельствуют о важности дифференциации типов коммуникации и характера связей. Но на их основе невозможно оценить, приводит ли появление виртуального окружения к структурным изменениям в эго-сети личности. Несмотря на более «чувствительный» понятийный аппарат, в них не используются теоретически обоснованные описательные модели персональной социальной сети человека, позволяющие оценить эффект «виртуализации окружения» и сопоставить структуру социального окружения активных пользователей социальной сети с теми, кто не включен в виртуальное общение. Второе поколение исследований можно характеризовать как эмпирическое. Это значит, что обнаруженные феномены не могут однозначно интерпретироваться как доказательство изменений в эго-сети личности, включенной в виртуальную социальную сеть.

Обзор психологических исследований и исследований из смежных областей позволяет выделить ряд феноменов, расширяющих представления об эго-сети личности, включенной в виртуальную сеть. Остановимся только на тех из них, которые могут сигнализировать о структурных изменениях в социальном окружении личности (все феномены, кроме «net-дружбы», описаны на основе исследования социальной сети Facebook).

1. Феномен «актуальных друзей» заключается в том, что далеко не все Facebook-друзья включаются в актуальное социальное окружение [15]. В лонгитюдном исследовании М. Берк и коллег показано, что общение в виртуальных сетях (получение личных сообщений, просмотр новостей) помогает развить только слабые связи, связи-мосты. Эффекты, обусловленные сильными связями (характеризуются эмоциональной близостью и высокой частотой контактов), обнаруживаются не всегда и зависят от дизайна исследования [10, 16].

2. Феномен «коллекционирования друзей» (friend collecting) возникает, когда в профиле пользователя социальной сети присутствует более 300 «друзей». Подобная стратегия поведения воспринимается как «продажная дружба» (friendster whores) [17, 18].

3. Феномены неполного совпадения онлайн- и офлайн-контактов, в частности, «виртуального друга» (net-дружба), общение с которым (особенно в подростковом возрасте, на этапе социального экспериментирования) помогает научиться понимать других людей, дает возможность безопасно обсуждать личные вопросы с тем, кто принципиально не включен в реальную структуру социальных связей личности [19]. Часть окружения может выпадать и по причинам отсутствия необходимого уровня компетентности для включения в виртуальную сеть.

4. Возможность быстрого увеличения количества парасоциальных связей (parasocial relationships) в эго-сети – связей, носящих невзаимный, односторонний характер (известность благодаря доступности и легкости передачи контента в социальной сети) [20].

5. Феномен непринужденного общения, виртуальной «социальной смазки» (social lubricant) реализуется в социальной сети через предоставление информации о себе и позволяет латентным контактам перейти в статус слабых связей [10, 15].

6. Феномены «социальной перегрузки» [21] и отказа от использования социальной сети, их связь с характеристиками социального окружения личности [22, 23].

7. Феномены воспроизводства паттернов построения реальных отношений в виртуальной социальной сети, например, изучение утраты дружеских связей в социальной сети, основанное на обработке объективных данных и показывающее, что этот процесс имеет больше общего с реальным разрывом отношений, чем отличий [24].

8. Феномен «невидимой аудитории» (invisible audience): пользователи социальных сетей не знают, сколько внимания на самом деле привлекает их контент, сколько людей из их виртуального окружения следят за ними, и, как правило, недооценивают их число [25]. Кроме того, ненаправленная коммуникация в виртуальной социальной сети порождает феномен «воображаемой аудитории» (imagined audience) – целевой аудитории, на которую рассчитан тот или иной пост, сообщение пользователя [26].

Перечисленные феномены общения в виртуальной социальной сети позволяют составить более подробную картину специфики виртуального общения, но оставляют открытым вопрос, меняют ли виртуальные социальные сети качественные и количественные характеристики социального окружения личности.

Дизайн исследования, направленного на изучение соответствия реального и виртуального окружения человека, на наш взгляд, должен опираться на эталон, систему координат, обоснованную модель эго-сети человека. К таким исследованиям можно отнести работу Р. Данбара, в которой выяснялось, позволяют ли виртуальные социальные сети (на примере Facebook) преодолеть ограничения офлайн отношений. Автору на основе опросных данных удалось показать универсальность характеристик персональной сети, их сохранение в виртуальном социальном пространстве [27]. Модель, на которую опирается Р. Данбар, основывается на идее инвариантов в структуре персональной социальной сети. Обнаружение инвариантов – некоторых постоянных феноменов – и изучение пределов их стабильности представляет чрезвычайную ценность с точки зрения современной методологии социальных наук (согласно Дж. Вудварду [28]). Как раз таким инвариантом является «индекс социальной сложности» (Social Complexity Index), описанный в 1990-х годах Р. Данбаром. Он обнаружил, что размер социальный группы у приматов постоянен и взаимосвязан с объемом неокортекса [29]. Позже этот индекс был распространен на других млекопитающих, показана его связь с пятью типами социального поведения [30]. Этот феномен получил название «число Данбара», для человека оно составляет около 150–200 контактов и может быть проинтерпретировано как количество социальных связей, которое человек способен поддерживать, людей с которыми он может состоять в актуальных, личностно-вовлеченных, персонифицированных отношениях.

В 2011 г. А. Сатклифф и Р. Данбар вместе с коллегами разработали структурную качественно-количественную модель слоев эго-сети, в основе которой лежит идея инвариантности размера социального окружения личности, ограниченности времени и ресурса на общение, специфической и устойчивой зависимости эмоциональной близости и объема взаимодействия [31]. В 2014 г. модель получила эмпирическое подтверждение для реального социального окружения человека: был описан феномен «социального почерка» (social signature) личности, т.е. наличия констант – слоев в структуре социального окружения человека (по мнению авторов, слои выполняют разные функции) – а также устойчивости индивидуального паттерна социальных связей, его индивидуальных особенностей даже при изменении жизненных обстоятельств и в относительно долгосрочной перспективе [32].

Подтверждение Р. Данбаром феномена социального почерка для виртуального окружения – сегодня самое обоснованное свидетельство в пользу того, что виртуальные социальные сети не преодолевают принципиальных ограничений, обусловленных требованиями когнитивной системы: «социальный мозг» диктует структуру и объем актуальной персональной социальной сети, реальное и виртуальное окружение человека совпадает в ключевых своих характеристиках. Такого рода исследования можно отнести к третьему поколению, которое только зарождается, но должно оказать очень сильное влияние на анализ социальных отношений личности

Если анализировать полноту модели слоев эго-сети человека с точки зрения описанных выше феноменов, то стоит отметить, что в нее не вошли парасоциальные связи (односторонние, невзаимные, когда только один «агент» знает о существовании другого), возникновение которых облегчают ненаправленные коммуникации в виртуальной среде. Именно эти ненаправленные коммуникации вместе с управлением самопрезентацией в виртуальной социальной сети могут составлять новые возможности и новый ландшафт социального мира, могут предъявлять новые требования к социальному интеллекту личности, но в таком контексте парасоциальные связи еще только начинают исследоваться [26].

Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов.

1. Результатом обзора психологических и смежных областей изучения виртуальных социальных сетей стало условное выделение трех поколений исследований – в соответствии с их ключевыми вопросами, методическими особенностями и понятийным аппаратом.

2. Анализ обнаруженных эмпирических феноменов дает возможность составить объемную картину виртуальной социальной жизни личности, но не позволяет однозначно ответить на вопрос о ее статусе, о том, как она соотносится с реальными социальными отношениями личности. Только исследования, опирающиеся на априорную теоретическую модель социального окружения личности, эго-сети, могут дать обоснованный ответ на этот фундаментальный вопрос. К таким исследованиям можно отнести изучение «социального почерка» личности.

3. Репликация феномена социального почерка на объективных данных из виртуальных социальных сетей позволит использовать информацию о виртуальном социальном окружении человека как объективный источник данных, отражающих реальные характеристики эго-сети личности. Исследуя виртуальное окружение, мы сможем получить информацию о характеристиках реального социального окружения личности.

4. К сожалению, на русском языке практически не представлена информация о социальных константах, нами не было обнаружено русскоязычных публикаций, посвященных проверке феномена «социального почерка». Исследования в этой области весьма перспективны, поскольку позволяют оценить репрезентативность и возможности интерпретации объективных данных, полученных из виртуальных социальных сетей, их соотнесенность с социальными отношениями в реальной жизни.

ЛИТЕРАТУРА


1. Boyd D. Social network sites: Definition, history, and scholarship // Journal of Computer-Mediated Communication. 2007. V. 13. № 1.

2. Anderson B. et al. Facebook psychology: Popular questions answered by research // Psychol. Pop. Media Cult. 2012. V. 1. № 1. С. 23–37.

3. Tapscott D. Strategy in the new economy // Strateg. Leadersh. 1997. V. 25. № 6. Р. 8–14.

4. Войскунский А.Е. Социальная перцепция в социальных сетях // Вестник Московского университета. 2014. Т. 14. № 2. С. 90–104.

5. Гвоздиков Д.С. Онлайн-сети и развитие сетевых взаимодействий // Вестник СПбГУ. 2015. Т. 12. № 2. С. 100–107.

6. Почебут Л.Г. и др. Социальный капитал личности. М., 2014.

7. Putnam R.D. Bowling alone: America’s declining social capital // J. Democr. 1995. V. 6. № 1. Р. 65–78.

8. Марарица Л.В., Антонова Н.А., Ерицян К.Ю. Общение в интернете: потенциальная угроза или ресурс для личности // Петербургский психологический журнал. 2013. Т. 5. С. 35–49.

9. Wellman B. Physical place and cyberplace: The rise of personalized networking // Int. J. Urban Reg. Res. 2001. V. 25. № 2. Р. 227–252.

10. Burke M., Kraut R., Marlow C. Social capital on Facebook: Differentiating uses and users // Proceedings of the SIGCHI conference on human factors in computing systems. 2011. Р. 571–580.

11. Антонова Н.А., Ерицян К.Ю., Марарица Л.В. Романтические знакомства в сети интернет: изучение феномена // Петербургский психологический журнал. 2015. № 10. С. 1–29.

12. Gilbert E., Karahalios K. Predicting tie strength with social media // ACM Conference on Human Factors in Computing Systems. 2009. Р. 211–220.

13. Burke M., Kraut R.E. Growing closer on facebook: changes in tie strength through social network site use // Proceedings of the SIGCHI Conference on Human Factors in Computing Systems. 2014. Р. 4187–4196.

14. Riby D.M., Hancock P.J.B. Viewing it differently: Social scene perception in Williams syndrome and autism // Neuropsychologia. 2008. V. 46. № 11. Р. 2855–2860.

15. Ellison N.B., Steinfield C., Lampe C. Connection Strategies: Social Capital Implications of Facebook-enabled Communication Practices // New Media Soc. 2010. V. 13. № 6. P. 873–892.

16. Vitak J. et al. It’s complicated: Facebook users’ political participation in the 2008 election // CyberPsychology, Behav. Soc. Netw. 2011. V. 14. № 3. P. 107–114.

17. Donath J., Boyd D. Public displays of connection // bt Technol. J. 2004. V. 22. № 4. P. 71–82.

18. Tong S.T. et al. Too much of a good thing? The relationship between number of friends and interpersonal impressions on Facebook // J. Comput. Commun. 2008. V. 13. № 3. P. 531–549.

19. Щекотуров А.В. Net-дружба в структуре конструирования виртуальной идентичности подростков // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. Т. 3. № 1. С. 441–445.

20. Ding D., Gebel K. Built environment, physical activity, and obsesity: what have we learned from reviewing the literature? // Health Place. 2012. V. 18. № 1. P. 100–105.

21. Maier C. et al. Giving too much social support: social overload on social networking sites // Eur. J. Inf. Syst. 2015. V. 24. № 5. P. 1–18.

22. Ljepava N. et al. Personality and social characteristics of Facebook non-users and frequent users // Comput. Human Behav. 2013. V. 29. № 4. P. 1602–1607.

23. Tufekci Z. Grooming, gossip, Facebook and MySpace: What can we learn about these sites from those who won’t assimilate? // Information, Commun. Soc. 2008. V. 11. № 4. P. 544–564.

24. Quercia D. et al. The personality of popular facebook users // Proceedings of the ACM 2012 conference on computer supported cooperative work. 2012. P. 955–964.

25. Bernstein M.S. et al. Quantifying the invisible audience in social networks // Proceedings of the SIGCHI Conference on Human Factors in Computing Systems. 2013. P. 21–30.

26. Litt E., Hargittai E. The imagined audience on social network sites // Soc. Media+ Soc. 2016. V. 2. № 1. P. 2056305116633482.

27. Dunbar R.I.M. Do online social media cut through the constraints that limit the size of offline social networks? // R. Soc. open Sci. 2016. V. 3. № 1. P. 150292.

28. Woodward J. Explanation and invariance in the special sciences // Br. J. Philos. Sci. 2000. V. 51. № 2. P. 197–254.

29. Dunbar R.I.M. Neocortex size and group size in primates: a test of the hypothesis // J. Hum. Evol. 1995. V. 28. № 3. P. 287–296.

30. Dunbar R.I.M. The social brain: mind, language, and society in evolutionary perspective // Annu. Rev. Anthropol. 2003. P. 163–181.

31. Sutcliffe A. et al. Relationships and the social brain: integrating psychological and evolutionary perspectives // Br. J. Psychol. 2012. V. 103. № 2. P. 149–168.

32. Saramäki J. et al. Persistence of social signatures in human communication // Proc. Natl. Acad. Sci. 2014. V. 111. № 3. P. 942–947.

_____________________________________

МАРАРИЦА Лариса Валерьевна

Кандидат психологических наук, старший преподаватель кафедры социальной психологии Санкт-Петербургского государственного университета

ТИТОВ Сергей Михайлович

Младший научный сотрудник Института философии РАН