Киберпомощь в здравоохранении, образовании и социальной политике
Павленко Е.В., Перепечина Ю.С., Прямикова Е.В., Харченко В.С.

Аннотация

Авторы вводят в научный оборот понятие «киберпомощь», под которым понимается использование индивидами ресурсов и технологий интернета для решения жизненно важных проблем и которое должно дополнить характеристику развития информационного общества в России. Утверждается, что киберпомощь имеет особое значение для социально-значимых сфер жизнедеятельности – здравоохранения, образования и социальной политики. Активность субъекта в контексте киберпомощи рассматривается в качестве компенсации дефицита государственных ресурсов в оказании доступных и качественных услуг населению.

Ключевые слова: киберпомощь, эффективность и качество помощи населению, здравоохранение, общее и профессиональное образование, социальная политика, интернет.

Доступность и качество образования, здравоохранения и социальной помощи в современном российском обществе – предмет обсуждения среди ученых, политиков и практических работников. В условиях дефицитного финансирования указанных сфер остро стоит задача обеспечения доступности и высокого качества услуг для всех граждан. Доля расходов на здравоохранение в ВВП РФ составляет сегодня 3,7% (вдвое меньше, чем в развитых странах), причем, по прогнозам Минфина, к 2016 г. этот показатель должен снизиться до 2,6%. Помощь государства, рассматриваемая как реализация социальной политики по отношению к уязвимым слоям населения, не является адекватной по отношению к субъектной активности – самостоятельному конструированию способов и возможностей решения проблемы. Если индивид, столкнувшийся со специфической проблемой, самостоятельно ищет способы ее решения, используя технологии и ресурсы интернета, это новый социальный феномен, который можно определить как киберпомощь. При этом киберпомощь нельзя сводить ни к анализу эффективности государственной поддержки, ни к анализу интернет-активности.

Отечественные здравоохранение, образование и социальная политика являются объектом изучение во многих исследованиях (Е.Р. Ярская-Смирнова, П.В. Романов, С.В. Шишкин и др.), что обусловлено большой значимостью этих институтов в жизни общества в целом и отдельных людей. Выводы большинства исследований сводятся к тому, что и в образовании, и в здравоохранении, и в социальном обеспечении до сих пор доминирует практика патернализма в сочетании с высоким дефицитом распределяемых ресурсов. Остается неясным, как же индивиды и группы решают жизненно важные проблемы – самостоятельно (в том числе используя интернет) или в режиме «ожидающей зависимости». Характеристика субъектной активности индивидов в решении жизненно важных проблем с использованием ресурсов и технологий интернета позволяет оценить эффективность современной социальной политики в РФ, потенциал внегосударственных способов решения проблем.

Исследование киберпомощи как фактора доступности и эффективности здравоохранения, образования и социальной политики решает задачу фундаментального описания новой социальной ситуации и формирует потенциал практического использования полученных результатов. Ключевыми исследовательскими перспективами в изучении киберпомощи являются теории информационного общества, социального конструирования реальности, дискурс обсуждения моделей социальной политики и вопросов неравенства в обществе.

Можно выделить несколько противоречий, характеризующих развитие информационного общества в нашей стране.

В России, в соответствии с государственной статистикой бедность, определяемая как уровень дохода на душу населения ниже прожиточного минимума, охватывает в настоящее время 20% насления, причем за последние пять лет она сократилась в 2 раза. Но бедность (а значит, депривация, дефицит ресурсов в значимых для человека сферах, к которым в первую очередь относятся образование, здравоохранение и социальное обеспечение) может быть адекватно оценена только с учетом социальной динамики. Группы «новых русских бедных и богатых» сформировались очень быстро: к концу существования СССР децильный коэффициент составлял 4,9 раза, а сейчас – 14,8 раза (по официальным данным, по независимым оцекам расслоение существенно больше). Бедные люди в большей мере склонны уповать на государство в решении многих проблем, которые в недавнем прошлом рассматривались как прерогатива государства. В современных условиях государство оказывается не в состоянии удовлетворить эти запросы, хотя ресурсная база жизненно важных, социально нагруженных сфер экономики до сих почти полностью финансируется и контролируется именно государством. Однако бюджетные расходы на образование, здравоохранение и социальное обеспечение сокращаются, в то время как потребности граждан в доступных и качественных услугах растут.

Указанное противоречие может разрешаться в том числе за счет использования современных технологий оказания помощи, в частности – киберпомощи, под которой понимается использование технологий и ресурсов интернета для решения индивидом жизненно важных проблем. Характерным признаком киберпомощи являются: использование высоких, в частности компьютерных технологий, информации и глобальных сетей. Очевидными преимуществами киберпомощи являются высокая экономичность, сокращение затрат времени, широкий спектр предложений и потенциально широкий охват аудитории. Ее ограничители – доступ к глобальной сети, необходимый уровень информационной культуры пользователя, информационная компетентность [1]. Здесь кроется еще одно противоречие: больше всего нуждаются в киберпомощи малообеспеченные группы населения, но именно для них ограничен доступ к интернету, именно у них низкий уровень информационной культуры. Термин «киберпомощь» не входит в русскоязычный научный оборот, несмотря на его высокий аналитический потенциал, сочетающийся с практической применимостью. «Одно дело – просто выстраивать информационную инфраструктуру, ориентируясь на технологические и политические задачи, другое – выдвигать в качестве цели социально-экономическое развитие и развитие человеческого потенциала на основе использования информационных и телекоммуникационных технологий» [2]. По сути, развитие и человеческого, и социального капитала на основе использования информационных и телекоммуникационных технологий – это и есть киберпомощь, но с акцентом на субъектную активность.

В зарубежной литературе используется понятие «кибермедицина», уже получившее распространение и для анализа российского общества [3]. В образовании спектр возможностей использования интернета описывается с использованием терминов «eLearning» [4] и «смартобразование», однако они касаются главным образом технологий обучения и образовательной политики, и обучающиеся рассматриваются в качестве объектов воздействия. Основной акцент в исследованиях образования до сих пор делается на описании и внедрении новых методик, на изменении общей методологии. Если говорить о высшем образовании, то здесь до сих пор уделяется больше внимания универсализации/стандартизации образования, академической мобильности как средству вхождения в общеевропейское пространство (К. де Монлибер, К. Лиссман, К. Чарли, Л. Шпаковская, Б. Ридингс). Интернет-составляющая образовательного процесса еще не стала самостоятельным предметом изучения. И социальная политика пока не описывается с позиций киберпомощи, речь об использовании технологий и ресурсов интернета идет только в контексте возможностей инклюзивного образования, начат анализ возможностей киберпомощи в сфере занятости для уязвимых групп (В.С. Харченко).

В отечественной литературе представлен портрет пользователя интернета, описаны наиболее посещаемые ресурсы, используемые приложения и пр. [5], анализируются социальные практики коммуникации в социальных сетях [6, 7]. Однако возможности использования ресурсов интернета в здравоохранении, образовании и социальной политике представлены лишь декларативно [8, 9], без достоверного анализа эффективности киберпомощи на индивидуальном уровне. Рассмотрение ресурсов и технологий интернета в основном затрагивает вопросы их потребления или коммерческого использования [10]. Несмотря на достаточно широкое распространение интернета в крупных городах (в октябре 2013 г., по данным TNS, проникновение интернета в Москве достигло 76%), даже относительно жителей мегаполиса эффективность мер социальной поддержки и возможностей киберпомощи не исследованы.

Наконец, еще одно противоречие – асимметричное описание возможностей и рисков киберпомощи для россиян. Имеющиеся публикации зачастую представляют лишь одну сторону медали. Например, образовательные технологии для инвалидов рассматриваются часто [11], но о рисках ухода в киберпространство, усугубляющего социальную изоляцию и одиночество, говорится мало [12], а в рамках дебатов об использовании гаджетов в школе критикуется уровень информационной культуры учителей, риски коммуникационной бедности, ухода в онлайн существование обсуждаются гораздо менее активно.

Новизна понятия «киберпомощь» заключается в акценте на сравнительный анализ возможностей и рисков использования интернета при решении индивидом жизненно важных проблем, высокий практический потенциал, а также сопоставление экспертных и пользовательских оценок. Для эффективного описания феномена киберпомощи необходимо обеспечить следующие компоненты исследовательского процесса:

1) комплексность описания предполагает синхронный анализ экспертного (со стороны профессионалов в области здравоохранения, образования и социальной политики) и «обыденного» (со стороны потребителей киберпомощи) представлений об эффективности, возможностях и рисках киберпомощи;

2) для каждой из сфер использования киберпомощи должны быть предложены конкретные модели оценки эффективности: доступность и качество – для здравоохранения, компетентность – для образования, социальная мобильность – для социальной политики;

3) исследование должно базироваться на сочетании методологических и методических подходов: статистические данные – дополнены и триангулированы нестатистическими (результаты неформализованных опросов, неспровоцированные документы).

В современном обществе информатизация затрагивает практически все области профессиональной и повседневной деятельности, многие области специализированных знаний интегрируются с информатикой. Не составляет исключения и медицина. Распространение медицинского знания в сети интернет приводит к культурной трансформации традиционных отношений в системе здравоохранения, перед медициной открываются широкие перспективы, которые могут и должны быть рассмотрены с учетом сопровождающих этот процесс рисков [13]. Западные исследователи уже активно этим занимаются. В зарубежной литературе появляются новые термины, такие как кибермедицина, Медицина 2.0, Здоровье 2.0, Здравоохранение 2.0 и/или электронное здравоохранение и т.д. Они отражают новые нарождающиеся практики. Изучением применения интернета в медицине занимаются такие зарубежные ученые, как М. Сасс, Ч. Сое, Г. Эссенбах [14–16] и другие.

За счет высокой экономичности кибермедицина и киберпомощь обладают значительным потенциалом повышения доступности услуг здравоохранения. Внимание отечественных исследователей в большей степени концентрируется на вопросах изучения коммуникативной роли интернета в отношениях врач–пациент. Зарубежными учеными этот вопрос поднимался еще в начале 1990-х годов, российские только приступают к интерпретации этого явления. Во многом это объясняется темпами информатизации в нашей стране и динамикой проникновения интернета. Проблема роли интернета в отечественной медицине содержит в себе несколько важных аспектов: потребность участников системы здравоохранения в использовании интернета в медицинских целях, риски и возможности использования интернета в отечественной медицине, социальные изменения в медицине (трансформация отношений врач–пациент).

Социальные реформы 2000-х годов повлекли за собой изменения в государственной социальной политике в области трудовых отношений, образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения, социальной поддержки уязвимых группы населения. Однако эти реформы имели неоднозначный эффект. Анализ проводимой в России социальной политики показывает, что важная роль здесь принадлежит «агентам социальных перемен» – не только экспертам, но и специалистам, которые непосредственно имеют дело с ситуациями, где проявляются социальная несправедливость, неравенство, различные формы дискриминации и эксклюзии. Анализ дискурсов социальной политики свидетельствует о разрыве между декларируемыми концепциями, идеологиями и возможностями и их реализацией. Становится необходимым обращение к повседневным практиками непосредственных «адресатов» социальной помощи, поиск эффективных мер реализации принципов социального государства.

Традиционными объектами социальной политики являются люди с ограниченными возможностями, с уязвимым социальным статусом – инвалиды, малообеспеченные, женщины, дети, пенсионеры, мигранты. Одной из причин их социальной уязвимости в современных условиях оказывается информационная некомпетентность, отсутствие навыков поиска, получения и использования необходимой информации, которая может помочь в индивидуальных стратегиях адаптации и преодоления трудных жизненных обстоятельств.

Киберпомощь в рамках социальной политики заключается в обеспечении доступности информации, связанной с оказанием социальной поддержки уязвимым группам и группам риска. Повышая уровень их компьютерной грамотности, можно снизить риски, связанные с барьерами в информационной составляющей социальной политики. Другими словами, все, на кого направлены меры социальной политики, используя виртуальные технологии, могут улучшить свой статус или ситуацию, в которой они оказались.

Разработка эффективных структурных комплексов (мер, механизмов) киберпомощи социально уязвимых групп позволит сделать более доступными для них меры государственной социальной политики. Следует учесть, что средства удаленной коммуникации (онлайн формы, заявления, информационная поддержка, формы обратной связи) позволяют охватывать тех адресатов социальной поддержки, связь с которыми для социальных работников затруднена. Прежде всего это жители удаленных территорий или малочисленных поселений. Таким образом, киберпомощь в рамках социальной политики является механизмом, снижающим барьеры (например, территориальные) и повышающим эффективность кампаний по социальной поддержке населения. Вместе с тем киберпомощь связана с потенциальными рисками. Такие риски обусловлены преимущественно характером коммуникации: удаленное взаимодействие между специалистами и адресатами может легко нарушиться в случае неисправностей компьютерных сетей.

Можно сделать вывод, что киберпомощь социально уязвимым группам как механизм социальной политики не свободна от противоречий; вместе с тем потенциально она обладает большим позитивным эффектом, что отмечают зарубежные исследователи [17]. Социальная мобильность в разных формах и масштабах обеспечивается всеми институтами общества, но именно социальная политика повышает шансы восходящей социальной мобильности для уязвимых слоев населения.

Образование в современном обществе трудно представить себе без использования информационно-коммуникационных технологий. По данным социологических исследований, детская аудитория российской сети насчитывает 8–10 млн. пользователей в возрасте до 14 лет, что составляет около половины всех детей, проживающих в России. Больше четверти российских детей проводят в сети от одного до двух часов в день, каждый пятый – три часа. Таким образом, подростки и молодежь более чем активны в использовании интернета. И в школьном, и в профессиональном образовании интернет задействован активно, но вектор активности в литературе оценивается позитивно только как активность со стороны обучающих – учителей, преподавателей.

Открытое образование, дистанционное обучение, электронное обучение – темы, активно обсуждаемые в зарубежных и российских исследованиях [18, 19]. Все указанные направления использования компьютера и интернета в образовании – это не инициативная активность обучающихся, а создание внешних, потенциальных условий для взаимодействия, которое предложено образовательной программой организации. Киберпомощь как форма субъектной деятельности (исходящей от обучающегося), как правило, обсуждается в критическом дискурсе. Указывается на использование нелегитимных форм учебной активности – плагиат, заказные учебные работы и пр. Институциональные барьеры, формализм в учебной повседневности не позволяют конвертировать образовательную киберпомощь – социальные сети, неформальные образовательные ресурсы, краудсорсинг и пр. – в мощный ресурс повышения качества обучения. Показательным является использование МООСов – массовых открытых онлайн-курсов, позволяющих получить образование на мировом уровне, зачастую бесплатно, но его конвертация в формальное образование сведена к минимуму. В то же время именно субъектная активность в достижении цели может быть механизмом формирования социальной компетентности, включая ценностный профиль, объем и качество усвоения знаний в рамках образовательной программы, желание и способность применить их в профессиональной деятельности. Что касается российского общества, исследователи указывают на эпизодическое, бессистемное использование информационных образовательных ресурсов при их наличии и оснащенности учебного кабинета компьютерной техникой при классно-урочной форме обучения [20].

Таким образом, научный конструкт «киберпомощь» является адекватным для описания потенциала и ресурсов информационного общества в современной России. Использование этого понятия позволяет характеризовать новый социальный феномен – субъектную активность граждан в поиске решения повседневных задач с использованием ресурсов и технологий интернета. Фокус на индивидуальных стратегиях россиян в киберпомощи, а также комплексное описание институциональных рисков применения последней в здравоохранении, образовании и социальной политике можно осуществить через разработку соответствующей методологии и методики, а также благодаря оригинальным эмпирическим данным. Очевидно, что это востребованное поле деятельности российских социологов.

Литература

1. Петрова Е.В. Информационная компетентность в образовании как залог успешной адаптации человека в информационном обществе // Информационное общество. 2012. № 2. С. 37–43.

2. Ершова Т.И. Вперед к информационному обществу 2.0! // Информационное общество. 2013. № 5. С. 7.

3. Павленко Е.В. Киберпространство медицины: интернет как враг и союзник врача и пациента // Социология медицины. 2013. № 1 (22). С. 42–46.

4. Петрова Л.Е. Практика применения технологий eLearning в ВПО: на примере медицинского и педагогического образования // Материалы XI Международной научно-методической конференции «Новые образовательные технологии в вузе» (18–20 февраля 2014 г.). Сборник тезисов докладов. Екатеринбург, 2014.

5. Корытникова Н.В. Интернет как средство производства сетевых коммуникаций в условиях виртуализации общества // Социологические исследования. 2007. № 2. С. 85–93.

6. Батаева Е.В. Этнометодологический анализ онлайн-коммуникаций: кризисный эксперимент в чатах // Социологические исследования. 2011. № 12. С. 88–97.

7. Чернова Ж.В. Сообщества родителей: новые формы солидарности и ресурсы мобилизации // Женщина в российском обществе. 2012. № 3. С. 36–51.

8. Драпкина О.М. Интернет-технологии в медицине: новые горизонты виртуального общения // Российский кардиологический журнал. 2011. № 1. С. 107–111.

9. Гудина Т.В. Культурно-информационное пространство как среда жизнедеятельности индивидов // Вестник Университета (Государственный университет управления). 2011. № 7. С. 034–037.

10. Силаева В.Л. Коммерциализация интернета // Социологические исследования. 2012. № 10. С. 111–121.

11. Жигунова Г.В. Веб-сайты инвалидов как средство социальных взаимодействий // В мире научных открытий. 2011. № 7. С. 262–268.

12. Ершова Т., Леблуа А. Актуальное интервью: о деятельности глобальной инициативы за инклюзивные информационно-коммуникационные технологии (G3IST) // Информационное общество. 2010. № 1. С. 20–24.

13. Булдакова Т.И., Суятинов С.И., Миков Д.М. Анализ информационных рисков виртуальных инфраструктур здравоохранения // Информационное общество. 2013. № 4. С. 6.

14. Eysenbach G., Sa E.R. Diepgen T.L. Shopping Around the Internet Today and Tomorrow: Towards the Millennium of Cybermedicine // British Medical Journal. 1999. No.1. P.319–1294.

15. Eysenbach G. Medicine 2.0: Social Networking, Collaboration, Participation, Apomediation, and Openness // J Med Internet Res 2008;10 (3):e 22.

16. Eysenbach G. Medicine 2.0 Congress Website launched (and: Definition of Medicine 2.0 / Health 2.0). Gunther Eysenbach Random Research Rants Blog. 2008 Mar 06. Avaible at: URL: http://http://gunther-eysenbach.blogspot.com/2008/03/medicine-20-congress-website-launched.html (дата обращения: 28.02.2014)

17. Pleace, N., Burrows, R., Loader, B., Mullen, T. and Nettleton, S. (2003) From Self-Service Welfare to Virtual Self-Help? // E. Harlow and S. Webb (eds). Information and Communication Technologies in the Welfare Services. London: Jessica Kingsley. P. 183–198.

18. E-Learning in the 21st Century: A Framework for Research and Practice, 2003. D.R. Garrison and Terry Anderson. New York: Routledge Falmer, 2013.

19. Educational communities of inquiry: Theoretical framework, research and practice. Hershey, PA: IGI Global; A.W. (Tony) Bates Technology, e-learning and Distance Education (Routledge Studies in Distance Education). London: Routledge.

20. Лапенок М.В. Подготовка учителей к созданию и использованию электронных ресурсов для информационной среды образовательного учреждения // Педагогическое образование в России. 2013. № 1.

___________________________________________

ПАВЛЕНКО Елена Владимировна

Аспирант факультета социологии Уральского государственного педагогического университета

ПЕРЕПЕЧИНА Юлия Сергеевна

Магистрант факультета социологии УрГПУ

ПЕТРОВА Лариса Евгеньевна

Кандидат социологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной социологии УрГПУ

ПРЯМИКОВА Елена Викторовна

Доктор социологических наук, доцент, заведующая кафедрой теоретической и прикладной социологии УрГПУ

ХАРЧЕНКО Вера Сергеевна

Ассистент кафедры теоретической и прикладной социологии УрГПУ

---

&copy Информационное общество, 2014 вып. 4, с. 35-41.